пальцы обвивают холодной белизны бортик раковины. от падающей воды поднимается терпкий пар. в последнее время мэйв не видит своего отражения.

где-то в другой вселенной, за границей реальности, в расшатанном сознании умирающего создателя — мэйв торнтон, наверное, счастлива. у нее есть жизнь. жизнь своя; не слезами загубленая плодородная земля, а корнями стойкими стоит подкосившаяся молодая ива. здесь, сейчас, мэйв торнтон не существует. время сменить фамилию. забыть себя окончательно, спрятать последнюю крупицу истины за ставнями мыслей. лучшая тюрьма, из которой не сбежать - это та, откуда тебе не хочется уходить.

до кончиков больших доходит горячая вода, и мэйв устало вздыхает. в последнее время все чаще — она исчезает, забывается, теряется и не выходит. тело за годы выживает само, ходит, работает, говорит, существует. она же лишь следит, зевакой оценивает каждый день — и забывает. на полотенце в ванной вышиты “м к”, ее здесь нет.  фридрих говорит: “когда ты сменишь фамилию”, он не спрашивает. мэйв уже и не претендует. умывается полотенцем с чужим именем. выходит из комнаты чужим для себя человеком.

платья послушно левитируют кругом. сегодня черное. завтра — бюрократическое перерождение. фридрих оставляет ее утром ровно в девять и возвращается через двенадцать часов, сейчас она ждет его раньше, осторожно убрав волосы за уши. перед выходом легкий взгляд по зеркалу в ванной — запотевшие разводы сходят рябью, и мэйв торнтон видит мэйв коэн. яркая фантасмагория аппарации съедает последний образ.

фридрих забирает ее от барной стойки “vii”. он истинный джентельмен, и, как истинный джентельмен, он лишает тебя возможности самой выйти на улицу, самой высказаться, самой идти — существовать самой. им предстоит ночной полет до очередного ужина меценатов, что-то из его списка важного и нужного. как истинный джентельмен, он замещает ее список своим. мэйв не любит перелеты (хорошо, что не на метле), мэйв не любит меценатов, и мэйв не любит все “важное”.

“ты прекрасно выглядишь”.
он говорит ей это каждый случай вечернего променада. фридриху от мэйв больше ничего и не нужно. она кивает. за окном темнеет и солнечные лучи режут тучи рядом с ними подобно копьям сквозь крылья херувимов. когда-то давно, в другой жизни, одна девочка поднимала ее на метле, чтобы показывать такие закаты. и каждый раз, сама того не ожидая, звонко смеялась от красоты. “мэйв, мэйв! смотри, смотри, как красиво, ну открой ты глаза, не страшно ведь”. было очень страшно. и мэйв почему-то думала, что, если открыть глаза, то и ладони расцепятся с древка метлы. это было глупостью - и мысли, и воспоминания. и тихое: “не бойся, я тебя поймаю.” мэйв торнтон никогда не падала с высоты. та девочка же падала, много, сильно, до сломанных костей и страшных ушибов. девочка — потому что имя предательски все еще режет. от таких вещей не поймаешь. от таких воспоминаний не спасешь. мэйв отворачивается от окна и следит за фридрихом — он не видит ни лучей сквозь крылья херувимов, ни легких слез в ее глазах, ни саму мэйв.

в поместье роквудов балаган. распадаются дома, обрываются нити, но почему-то всегда, абсолютно всегда эти поместья полны магов и повторяющихся разговоров. фридрих обольщен судьбою иммигранта; при имениях, деньгах, бизнесе и чистоте крови, таких, правда, называют магэкспатами. ему не нужно всех знать, но за годы, как муравейник постепенно образуется вокруг новой королевы, так и другие маги приспособились к нему и молчаливой жене. мэйв улыбается понапрасну и лжет, лжет, лжет, лжет. говорит о работе (им не нужно знать о возможном успехе), о счастье, о любви. правота загонит тебя в бедную могилу. ложь же отвлекает их от звона бокалов — приглашение собраться в главной зале для высокой цели, для благотворительности, кончено, ведь именно это истинная причина шороха платьев и лязга запонок.

в такие вечера она не смотрит по сторонам. фридрих ведет ее под руку, и свободная комната становится коридором. тела людей движутся стенами, а столы превращаются в двери. вот и ее — закрытая, окруженная со всех сторон шпионами магических сплетен. мэйв нежно поправляет его галстук и поворачивается, чтобы послушать речь.

но
сцена
исчезает.

где-то давным давно, в другой вселенной, одна девочка тает под солнечными бликами, заснув на ее коленях в библиотеке. и почему-то сейчас, почему-то сегодня, эта другая, странная, далекая вселенная решает сбить метеором темную и реальную. ворваться тишиной в голове, закрыть собою все, что происходит рядом.

мэйв поворачивается. и через стол от нее сидит самая опасная холлихэдская гарпия на этой планете.

[indent]валида азар,
[indent]ты стала именем в почтовом адресе, который никогда не используется. двумя буквами на подписанной магической карточке.
[indent]потертой запиской, откуда выветрились все магические чернила.
[indent]всем тем, что я так пытаюсь забыть.

слова роквуда тянутся записью радио плохого качества, мэйв распознает лишь урывки. “гедонизм” — господи, как же ты изменилась; “международная помощь” — пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, я не могу понять, хочу ли я, чтобы ты была здесь или это все кошмар уставшего подсознания — пожалуйста..; “благоприятные условия” — посмотри на меня.

мэйв не может решиться — ни подойти, ни взгляда отвести; замереть за гранью стыда, захлестнувшись величием прошлого. дыхание сводит сердцебиением, дурманом образ ее в голове отчетливо отображает настоящий. ты помнишь, как бьется яремная вена под ладонью? а как волосы твои тогда еще темные непослушно сбивались от поцелуев? помнишь, помнишь ли меня? помнишь, как имя я твое у виска шептала?

ва
ли
да

сколько раз мэйв видела ее, стоя на трибуне. сколько раз боялась, что и она заметит гостью непрошеную, непрощённую. но издали - издали разглядишь, как валида ловит бладжер; вблизи лишь заметишь, как ловит и ее взгляд.

фридрих кладет руку на ее ладонь, и реальность рокотом сбивает мэйв обратно — сюда, в залу, полную господ и деспотов. они поднимают бокалы за речь. она пытается вспомнить хотя бы одно слово из настоящего. вселенная, знаешь, я так не играю.

в такие моменты ты понимаешь — дальше только ошибки. и первая — это встать изо стола. вторая — почувствовать, насколько тяжелы ее шаги, и каждый как постулат, как секундная стрелка магического циферблата — приближает и время, и место, и ее саму. третья — словно лестницы хогвартса, менять коридоры из столов и персон, чтобы решиться, чтобы понять, насколько она сможет (не может! не может!) пройти рядом. четвертая — не смотреть, исчезнуть, забыть про органы чувств, когда рука мимолетно, невольно, бесконтрольно касается стула валиды и пальцем, покидая, случайно чертит по плечам. пятая — дойти до уборной, словно через горящее дыхание дракона, тьму черного озера, тот проклятый день свадьбы еще раз, но дойти, сохранив, дойти, прижав ладонь к груди, к щеке, чтобы вспомнить...

мэйв торнтон больше не существовала нигде, кроме потерянных осколков прошлого сознания. валида азар, к сожалению, была распахнутым окном. и мэйв нужно было решить — разбить их окончательно, упереться ладонями в закрытые ставни — или, о мерлин,

она даже не думала и боится позволить себе и мысли
[indent]взглянуть еще раз
[indent][indent]в мир, в котором ее нет, но где она была.